На освещенной солнцем стене нашего с братом домашнего "кинематографа" тени ее нежных рук создавали причудливые картины: то взлетали ввысь хищные птицы, то волки пробегали вслед за оленями, то бешеные улитки… шныряли за дикими кабанами. Мы хлопали ей в ладоши, визжали как резаные, лезли к ней целоваться. И белокурая актриса веселого театра теней нас ласково обнимала и называла своими "милыми карапузиками"... Ах, эта славная Линда по прозвищу "Розалинда"!..

Расскажу тебе быль, которая покажется тебе сказкой, дружок. Эта быль будет про зарю кинематографа. Глубоко? Разве? Да всего-то сотня лет прошла! Не, Люмьеры были «до того». Уже творили Пудовкин, Эйзенштейн, да и на Западе было много чего. Давай так! Я расскажу, а ты потом скажешь, понравилась моя история или нет, ладно? Принеси пепельницу с кухни. Даааааа.... Был, примерно, сентябрь 1910 года. Работал я тапёром в кинотеатре "Иллюзион" - сейчас там районная прокуратура. Было мне 32, я был полон сил и пуст материально...

Неся с собой терпкий запах человеческого жилья и овечьих отар, весенний ветер шелестел в разбросанных островках бурой после зимы степной травы, завывал в редких зарослях кустарника. Срываясь резкими порывами, крутил над землей прошлогоднюю пожухлую листву, отжившие, высохшие соцветия, отдавшие почве семена новой жизни. Свернувшись клубком, и укрыв морду хвостом, молодой волк спал в своей лёжке после первой удачной, самостоятельной охоты, в которой он добыл и едва уволок годовалую овцу.

Мы играли с Олей в "классики", в "крестики-нолики" и в разные придуманные ею самой развлекалки. Она была замечательной выдумщицей, всегда умея меня убедить, что только один раз можно нарушать обусловленные правила. Разумеется, их всегда нарушала сама. Я был заворожен ее звонким смехом, темно-зелеными с длинными, пушистыми ресницами глазами, веселыми ямочками на щеках и готов был простить лисе любые хитрости, лишь бы эти игры никогда не кончались.

Пролог 
Его не будет. Ибо фантазии автора явно не хватает, чтобы придумать, чем всё может закончиться и в какие дебри бесконечной Вселенной и не менее бесконечных возможностей сознания завести.  А то, что всё описанное ниже – плод той же недоразвитой фантазии, не вызывает ни тени сомнения. Ну, по крайней мере, у автора. Хотя начало всей истории было вполне реальным, не сказать – банальным...

…Подперев голову рукой, она сидела в детской и слушала, как сопят во сне сыновья. Всё о чём в жизни мечтает любая женщина, состоялось. Почти. Картинка счастья, которую она рисовала в своём воображении долгие годы, сложилось, как в детском калейдоскопе — игрушке, каких сейчас, наверное, не выпускают. Замужество, мальчишки, достаток в благополучной европейской стране. Рисунок был такой красивый, что по закону жанра не мог удержаться в сохранности слишком долго — видно у Бога дрогнула рука, и из картинки стали выпадать детали, она стала неполной.

Жил-был в прошлом веке некий Херлуф Бидструп – датский художник-карикатурист. И вдобавок – убежденный коммунист. В силу последнего обстоятельства альбомы с рисунками Бидструпа издавали в СССР огромными тиражами — как же, ведь он был «прогрессивным художником, обличающим язвы и пороки капиталистического общества»! Он обличал вышеупомянутые «каки» так активно, что получил за это Ленинскую премию и орден трудового красного знамени. Параллельно с ним творил и другой западный коммунист-карикатурист...

Родилась я в Вологодской области, не первой красавицей на деревне и не последней, а обычной девочкой русских просторов, с горящим сердцем и яркими, слегка раскосыми глазами. Моему появлению на свет обрадовались все: и моя добрая мама, и бабушки с дедами, и даже папа, мечтавший о мальчике. У него потом народилось аж трое сыновей, и я их, шалопаев, пестовала, не переставая быть папиной любимицей, потому что родилась для любви и с самого рождения об этом знала.

Я люблю каши. Все равно, какие. Рисовую, манную, овсяную.
Мама просыпалась рано, шла на кухню варить мне кашу, и когда она была готова - начинала булькать и издавать звук «пш-ш-ш- пш-ш-ш», мама заглядывала в спальню:
- Вставай соня, твой завтрак готов.
Не заставляя себя просить дважды, я вскакивал, топал в ванную, и наспех умывшись, шел к столу.

Был обычный весенний московский вечер. Хотя, нет – вечер был не совсем обычным для весны: неимоверная дневная жара, несмотря на позднее уже время, еще жила в нагретых за день стенах каменных домов и булыжной мостовой. По тротуару медленно шла немолодая женщина, державшая в правой руке тяжелую плетеную кошелку. Набегавшись за день, она заметно сутулилась, хотя причиной этой сутулости могла быть не только усталость, но и тяжесть кошелки, набитой чем бог послал.