У каждого человека, который родился в определенный день недели и месяца есть свои особенности. Свои принципы знает каждый и без всяких тестов. И все же, возможно вам будет интересно узнать что об этом говорят звезды. Читаем и проверяем относятся ли к вам эти принципы? Чтобы увидеть скрытый текст откройте спойлеры с нужной датой и / или днем недели.

Нет, речь пойдет не о призраках. Я не верю ни во что потустороннее. Ни в черта, ни в дьявола, ни в вервольфов, ни в летающие тарелки. Ни в ад, ни в рай. Чертовщина – плод чьей-то больной фантазии, а что до рая и ада – и то, и другое находится здесь, на Земле. И не нужно искать их где-то.

Он никогда не играл по нотам. Играть по нотам — это все равно что рисовать картину по трафарету, так он считал. И недоумевал, когда ему говорили, что он сочиняет красивую музыку. Музыку, как любое волшебство, нельзя выдумать. Ее можно только пригласить прийти в мир.

Что это? Она не понимала. Что это было? Как это могло быть?
Опять потекла беседа двух стариков, но теперь в нее вплетались негромкие, уверенные фразы Хайница. Его словно спрашивали о чем-то, а он отвечал.

Патрик молчал. Он бы ответил новому другу, но в горле как будто застрял плотный ком. Что-то тугое и скользкое — мальчик словно проглотил большую улитку.
- Сплюнь, - сказал Хайниц. - Не держи в себе. Выплюнь эту гадость.
Патрик задыхался. Улитка перекрыла ему не только глотку, но и нос, оставила только узкую щелочку, через которую мальчик со свистом втягивал воздух.

Время — удивительная штука. То вязнет, как жвачка, то скрипит, будто песок на зубах, а то несется вприпрыжку, как щенок, играющий с мячиком. То сосет в животе, как голод, то бурлит в крови. Чтобы скоротать ожидание, Яна пела. Тихонько, без слов, точнее, с какими-то пустыми, неважными словами. Все, что высвечивала в книжке гирлянда, и все, что приходило на ум — становилось мелодией, текло с губ, как чай или молоко, когда поторопишься и отхлебнешь больше, чем сможешь проглотить.

Прежде любой город строили так, что в сердце его оказывались не мэрия, не полицейский участок и не какой-нибудь памятник, а карусели и детская площадка. И это правильно. Потому что, если в голове может находиться что угодно — всякие мысли, слякоть, дождь или снег — в сердце обязательно должны царить смех и радость.

Глава 5

Йенс долго болел. Зрение более или менее восстановилось к утру – правда, появилось стойкое, противоестественное отвращение к зелёному цвету – но началась лихорадка, ломота в костях, бред. Плюшевый диван в съемной квартирке вдруг сделался огромным, как мир – и Йенс, сколько ни напрягал мышцы и волю, никак не мог его покинуть. Всё, на что он был способен – это лежать в обнимку с диванной подушкой и навязчиво перечитывать «хаусорднунг» на двери. «Не шуметь, не курить в коридорах, не мусорить, зашторивать окна в тёмное время суток...» Как ни странно, с каждый новым прочтением в незамысловатом документе всё сильнее ощущалось нечто глобальное.

  Глава 4

– … не реальные факты, а домыслы и слухи, за которые лично мне стыдно, – обыкновенно мягкий, чуть холодноватый голос Элькема звучал резко, сдобренный сердитой хрипотцой. С кем это он говорит? Йенс замер у двери, готовый войти, но удивился тону главврача и замешкался. – Разве кто-нибудь не знает, как происходит деление? Вы знаете и я знаю – этого достаточно. Они не воруют душу, а берут её – только родившуюся, мокрую, как птенец – и расщепляют надвое. Смотрите, Франц, если дождевого червя разрезать посередине, у одной половины отрастет голова, а у другой – хвост. Но разве первая лучше второй?

Глава 3

«Как удивительно, – думал Йенс. – Сколько радости, оказывается, может принести человеку обыкновенная китайская лампа на батарейках!» С тех пор, как он подарил Саре купленный у Ханса ночник – «аварийный, – сказал, – на случай, если опять электричество выбьет», – девочка сильно изменилась. Оживилась, повеселела, заметно округлилась лицом. Бледные щёки разрумянились и заблестели – глянцево, как спелые яблоки. Тревожная мимика смягчилась, уступив место доверчиво-детской, и даже речь из прерывисто-пугливой сделалась медленной, текучей. Сара больше не боялась остаться без света и не плакала по ночам от страха перед доппельгангерами.